Пауло Коэльо

Сколько ни пытался Коэльо обуздать нелепую, ка­залось бы, давно по­терявшею смысл мечту стать писателем, очень знаменитым писателем, а она все не хотела знать свое место и рвалась на­ружу. Он измарал тысячи страниц — пье­сами, песнями, статьями, рецензиями; он написал дурацкий "Курс практического вампиризма и еще более нелепые «Ар­хивы ада» что-то среднее между сюр­реалистической прозой и заумными астрологическими трактатами. Но настоящую  книгу, настоящий роман, о ко­тором всю жизнь мечтал, родить никак не мог. После того как они с женой вер­нулись из недавнего путешествия по Испании в город Сантьяго-де-Компостела, Пауло был уверен: теперь-то уж непре­менно осуществит свою мечту. Но дни бежали, а он все никак не мог сосредо­точиться и заставить себя начать писать. И сегодня ему стало окончательно ясно; никогда его мечта не сбудется. Наверное, виной всему то, что он оказался слишком увлекающимся типом, а увлекался он и театром, и черной магией, и женщина­ми, а еще рок-музыкой, путешествиями, наркотиками... У него исписаны сотни страниц дневника, и повсюду наброски, незаконченные сюжеты. Его можно спо­койно похоронить под этим хламом и высечь эпитафию: «Здесь покоится недописатель».

Пауло принялся с новой силой кру­шить все, что попадало под руку: с мас­сивного письменного стола полетели напол книги, рукописи, какие-то безделуш­ки; сейчас он запустит в окно треклятую чернильницу! И эту дурацкую статуэтку!

Он вдруг представил: вот-вот повто­рится его детский кошмар и в кабинет войдет санитар — но появилась жена. Крис выглядела очень спокойной, каза­лось, ее нисколько не волнует царящий вокруг разгром.

— Слушай, Пауло, а я ведь поняла, в чем дело. И точно знаю — ты ничуть не менее талантлив, чем Пикассо, — она назвала своего любимого художника. — Просто тебе трудно сосредоточиться.

А дальше жена предложила план: он запирается у себя в комнате ровно на месяц, выходит только, чтобы поесть и помыться, все остальное время пишет и ни на что больше не отвлекается. Теле­фон надо отключить! Они не будут разговаривать, даже парой слов не обме­няются — таковы условия. Если в конце срока окажется, что книги нет, — точка. Пауло навсегда выкинет из головы фан­тазию, что в нем живет великий писа­тель. Нет, не надо делать такие глаза, она не бросит его после этого, но только при условии, что таких сцен больше никог­да не повторится. А если повторится — тогда она уйдет...

Родители абсолютно не верили в то, что их сын способен оставаться с одной женщиной дольше пары-тройки лет. Но чудо случилось — он познакомился с молодой художницей Кристиной Ойтисика

Пауло с удивлением смотрел на жену; вот уж не ожидал он от Крис подобной решительности! Запереть его на месяц в комнате! Впрочем, он ведь где-то читал, что один композитор так сочинил вели­кую музыку! Тем временем Крис подо­брала осколки разбитых чашек и, выхо­дя из комнаты, мимоходом заметила:

— Я бы на твоем месте описывала то, что на самом деле с тобой происходило, у тебя ведь такое бурное прошлое... Ну все, Пауло, время пошло...

Время пошло со 2 августа 1987 года. Конец лета в Рио-де-Жанейро выдался настолько сухим и знойным, что даже деревья на улицах, казалось, кричали от жажды. Испытывая легкий мандраж и сильнейшее искушение предать свою мечту, как он не раз предавал женщин, Пауло сел к письменному столу, протя­нул руку к одной из бесчисленных те­традок своего дневника, аккуратно сло­женных женой в стопку. Открыл наугад.

«Мне скоро двадцать, а я вес еще не стал великим писателем, как дал себе клятву в 12 лет...». «Мне скоро тридцать, а я все еще не стали им... «Мне скоро сорок, а я все еще только собираюсь...» Эту не­скончаемую заунывную мантру Пауло повторял на сотнях страниц дневника и вместо утренней молитвы твердил каждой женщине, которая в тот момент оказывалась рядом. Пусть не сегодня, а завтра, но он будет не просто писателем, каких миллионы, а именно великим, ве­ликим, великим, ясно? Его тело сжима­лось, как у пантеры, готовой к прыжку, но женщины сменялись, и вот уже вто­рая женя, пятнадцатая любовница слу­шали эти речи, а он все не решался на прыжок. Кристина, с которой он прожил уже семь лет — ни с одной до того он не продержался так долг, — единственная, кто понял, что для него это в самом деле важно. Пауло вздохнул, закурил, подмиг­нул висевшему на стене портрету святого Себастьяна: похоже, его тоже ждут нешу­точные муки, вот только выдержит ли он?

Вот Крис посоветовала описывать то, что происходило с ним самим, но это наивная идея: он настолько экзотиче­ский фрукт, что едва ли понравится чи­тателям, какой уж из него герой! Пауло с подросткового возраста вытворял такое, что мать и отец то рыдали, то злились, в конце концов сочли его больным и по­пытались лечить. Когда-то Пауло считал, что родители отравили ему детство и юность, достали до печенок, но он и по сей день нуждается в них.

Отец Пауло — Педру был уважаемым инженером и мечтал, что сын пойдет по его стопам, а тот оказался настоящим змеенышем. Пауло с позором выгнали за неуспеваемость сначала из престижного иезуитского колледжа св. Игнатия Лойолы: потом — из двух других, где плохие отметки получали только законченные дебилы. Родителей нисколько не утеши­ло, что их непутевое худосочное чадо якобы очень рано осознало свое призвание. Лет в 12 он уже понял, что хочет быть писателем, и немедленно сочинил стихи для городского поэтического кон­курса школьников. Его вирши «13-лет­няя женщина» получили первый приз. Это событие Пауло расценил как знак — он определенно станет известным писателем. Как на крыльях парень несся домой с известием о своей победе, под­бежал к розовому, прямо как фламинго, особняку в пригороде Рио — Гавеа, где у двери его ждал мрачный отец, гроз­но постукивая пальцем по циферблату наручных часов. Восторженный крик Пауло: «Я выиграл конкурс! Я стану писателем!» наткнулся на суровую отповедь о хороших оценках и возвращении домой вовремя. Мать добила, вставив, что в Бразилии только Жоржи Амаду может жить на доходы от своих книг.

...Коэльо задумчиво листал свой ран­ний дневник. «Отец — болван, мама — дура», — записал он  тот вечер... С сестрой и родители

 ...Коэльо задумчиво листал свой ран­ний дневник. «Отец — болван, мама — дура», — записал он  тот вечер. Мальчишка решил, что не станет больше церемониться с предками — будет де­лать что вздумается, плевать он на них хотел! Писателем же он все равно станет — хотя бы им назло. По ночам Пауло, как удав, заглатывал книги, читая все, что попадало ему в руки, — лирику Мишеля Куаста, романы Жана-Поля Сар­тра, бестселлеры Леона Юриса, детективы Эллери Куина, научно-популярные книги типа "Человек в космосе». Зато днем в нем ничего не оставалось от «бо­таника», он вел себя как настоящий со­рванец и хулиган. Как-то хлебнув пива с приятелями, Пауло хвастливо заявил, что умеет водить, — хотя на самом деле ни разу не пробовал. Выгнав из гаража машину отца своего приятеля Карлоса, он понесся па всех парах по погрузив­шемуся в сумерки городу и... сбил маль­чишку! Струхнул так, что, вдавив газ и не разбирая дороги, полетел прочь с места происшествия, даже не остановившись. Хорош гусь, нечего сказать! Мальчик чуть не умер в больнице, но, слава богу, все-таки выкарабкался, а если бы отдал концы — отец пострадавшего поклялся застрелить Пауло из охотничьего ружья, как собаку. Честно говоря, он пережил тогда страш­ные минуты. Но почему-то этот опыт не превратил его в паиньку. Мать утверж­дала, что он уже родился с заведенным мотором в заднице, врачи называли это патологической гиперактивностью.

Вскоре после случая со сбитым маль­чишкой родители в первый раз его предали: одним прекрасным утром перед школой они заявили, что их волнует его астма и надо показаться врачу; усади­ли в машину и привезли... в психушку! Это была наменитая частная клиника доктора Эйраса, занимавшая несколько зданий в роще у подножия холма. Ока­зывается, то, что Пауло забросил школу, выпивает с друзьями и иногда не ночует дома {приплюсовали и историю с сби­тым мальчиком), явилось достаточным основанием для врачей, чтобы при­шить ему диагноз! Он тогда провалялся в клинике месяц, его лечили таблетками и почти не трогали, так что по крайней мере он выспался!

Атмосфера его детства и ранней юности не способствовала твор­честву, хотя Пауло и продолжал писать стихи, а в старших классах, начитав­шись Ибсена, Стриндберга и Уайльда, заболел театром. С друзьями

Да, пожалуй, атмосфера его детства и ранней юности не способствовала твор­честву, хотя Пауло и продолжал писать стихи, а в старших классах, начитав­шись Ибсена, Стриндберга и Уайльда, заболел театром. Его первая любовь — тоненькая смуглая девушка по имени Фабнола — даже предоставила свою комнату для репетиций первой дурац­кой пьесы Коэльо «Безвременная мо­лодость». Непонятно, за что Фабиола влюбилась в него? Ему тогда казалось, что за гигантский талант, который вот-вот будет всем очевиден. Потому что за красоту его полюбить было сложно — Пауло казался себе страшно непривле­кательным — тощий, тщедушный, с губа­ми-пельменями и тонкими, как прутики, руками, которые он прятал даже в жару под длинными рукавами рубашки. Но Фабиола безоговорочно признавала его гением, а вот родители... Сколько он ни пытался — даже за обедом! — читать им свою пьесу, Педру и Лижия считали все это ерундой — их куда больше волнова­ло, что сын пьет, бьет баклуши и трахает девок. Ему было 17, когда посте очеред­ной репетиции он заявился домой в четыре утра — но дверь оказалась за­перта. Пауло захлестнула такая бешеная ярость, что, хватая с земли камни, он начал швырять ими в окна, переколотив все стекла на первом этаже и устроив переполох среди соседей. Педру Коэльо молча впустил сына в гостиную, и ровно через пять минут туда ворвались санитары, сделали вопящему и отбивающе­муся Пауло укол и увезли в ту же самую белую палату с решетками на 9-м этаже. Он орал, кусал санитаров, не собираясь сдаваться, выплевывал таблетки... Так он пострадал за творчество.

Погрузившись в воспоминания, Ко­эльо рылся в своих тетрадках. Вот же она. написанная в дурдоме 35-странич-ная «Баллада...» Даже запертый сюда, он не сдавался. После того как ему в шесть утра меряли давление, он садился пи­сать, воображая себя Оскаром Уайль­дом в Редингской тюрьме. Поэма и по­лучилась беспомощным подражанием «Балладе Редингской тюрьмы», над ней потом потешались все, кому не лень. По­пробовали бы сами сочинять, когда тебя лечат электрошоком! Кажется, это по­нравилось одному только Хемингуэю, он даже заставил пройти через подоб­ное своего сына! Коэльо никогда не ис­пытывал симпатии к старине Хэму. От этого передового метода у Пауло оста­лось такое чувство, точно его отправили на генеральную репетицию в ад, хотя такие толстые прорезиненные просты­ни, куда тебя укладывают улыбчивые врачи, и там надо еще поискать... Тебе обещают, что больно не будет, и вклю­чают маленький аппаратик, похожий на бытовой трансформатор, с проводами и ручкой. Не врут — это не больно, про­сто ты теряешь счет времени, и сознание почти уплывает: тело становится чужим и судорожно бьется, как выброшенное на берег издыхающая рыба: изо рта фонтаном хлещет белая пена, но тебе на все это плевать...

Кристина, услышав эту историю, уверяла, что только законченные сади­сты способны обречь сына на такое: но Пауло-то знал: родители не садисты, они обычные добропорядочныпе католики, принимающие на веру всякий вздор в газетах: там в середине 60-х на все лады восхваляли метод электрошока, якобы чудодейственно лечащий психические отклонения. Между прочим, дону Педру Коэльо пришлось изрядно раскоше­литься, чтобы любимого сына лечили по последнему слову науки.

Вот еще одна запись из больнично­го дневника: «Нет у меня больше волос. Теперь у меня лицо беспомощного мла­денца. И приходит желание, которого я так боялся: остаться здесь. Мне больше не хочется отсюда уходить. Я не стриг­ся с февраля. И вот в сумасшедшем доме меня поставили перед выбором: обрезать волосы или остаться здесь навсегда. Я предпочел стрижку». Его тогдашняя ме­ланхолия была под стать уайльдовской — напускной. Но едва от друзей пришло из­вестие, что близится премьера его пьесы «Безвременная молодость», которую они продолжали репетировать в его отсут­ствие, как Пауло мигом воспрял духом. Да ради такого случая он перегрызет зу­бами решетки и спрыгнет с 9-го этажа! Самоуверенный дуралей! Ни минуты не сомневался, что eго пьесу ждет миро­вой успех! Ему казалось, что она покру­че стриндберговской. Так неужели же он пропустит день своего триумфа? План созрел молниеносно. В ближайшее вос­кресенье Пауло утром надел свою обыч­ную одежду и, воспользовавшись тем, что лифтер не узнал его бритым, спустился на первый этаж. Там, низко опустив го­лову, чтобы не попасться на глаза врачам, он смешался с толпой посетителей и выбежал на свободу. К слову, пьеса провали­лась, но он тут же засел за другую. А что касается родителей, то они умудрились засунуть его в «дурку» и в третий раз — од­нако он снова сбежал, искренне пообе­щав им повеситься, если не угомонятся. И они сдались.

...Может быть, права Кристина: Пауло в самом деле стоит написать роман о психушке? Ведь он знает тамош­ние нравы как никто другой. Да нет, неохота, он предпочитает не вспоминать об этом. Пауло рылся в своем дневнике, листал наброски, уносился в прошлое, а заправ­ленный в пишущую машинку листок уже третий день оставался пустым; вер­нее, почти пустым: от отчаяния напечатал целую строчку вопроситель­ных знаков.

Его нынешняя жена Кристина как-то спросила, сколько у Пауло было женщин. Этот вопрос поставил его в тупик

Его нынешняя жена Кристина как-то спросила, сколько у Пауло было женщин, поставив его в тупик этим вопросом. Ей-богу, говоря без лишней скромности, не сосчитать. Совершенно непонятно, что при его тщедушной внешности и невысоком росте притягивало к нему женский пол? Может, то, что он часами мог разгла­гольствовать на любую тему — от экзи­стенциализма до космических полетов, бурно жестикулируя и сверкая черными глазами? А возможно, то, что он малохольный? Похоже, некоторым девушкам это даже нравилось. Отец предупреждал: если он не получит образования, ему не найти себе пары. Какая чушь! Пауло на­отрез отказался от университета, а вот подружки, как в калейдоскопе, сменяли одна другую. Пауло не исполнилось и 20, как пара девчонок уже сделали от него аборт; он повадился ходить в дома тер­пимости дешевых районов Рио — Лапа и Манте — и отыгрывал с проститутками все свои тайные фантазии.

"Вчера я снял самую старую женщину в этой зоне — никогда не спал ни с кем старше, — записал он в дневнике. — Я не тронул ее, заплатил только за то, чтобы смотреть. Ее груди казались пустыми мешками, она лежала передо мной совершенно голая. Она была чистой, про­фессиональной и ласковой, но очень старой — невозможно вообразить, сколько ей лет. Может, 70. Она работает с 18.00 до 23.00. а потом едет на автобусе домой, и там у себя она — всеми уважае­мая почтенная старая дама».

Пауло казалось, что через этих жен­щин, через их постели он прямиком устремляется к литературе: разве не этим же путем следовал другой его кумир — Генри Миллер? Разве в Париже оставалась хоть одна телка, которую он не трахнул бы? Но в случае с Пауло прав­да заключалась в том, что он попросту не мог жить один и, расставшись с оче­редной подружкой, немедленно впадал в тяжелую меланхолию.

С одной из пассий — Верой Рихтерон — оформил свой первый брак только для того, чтобы «официально» удерживать ее рядом. А то как обычно бывало? Пу­стяковая ссора — и очередная подружка уже, поджав губки, собирает вещи, не подозревая, что язвительный и независи­мый интеллектуал Пауло, едва закроется дверь, вызывает такси и тащится к роди­телям или приятелям, лишь бы не коротать ночь в одиночестве. Страх темноты и одиночества остался в Коэльо с детства и. похоже, не собирался его покидать.

Нет бога — значит, нет и наказаний, и Пауло понесся по жизни, не сдерживае­мый более ничьей рукой. Пауло (на фото справа) на демонстрации

Вера была на 11 лет его старше, эле­гантная белокурая югославка из Белгра­да: она возилась с ним как с младенцем, хвалила все его опусы, все рецензии, ко­торыми он заваливал бразильские жур­налы, нелепые пьесы, которые с упор­ством графомана продолжал строчить, и даже нашла деньги на постановку новой —  «Апокалипсиса». Вера по-матерински утешала Пауло, когда после премьеры на него обрушилась артиллерия презрительной критики. Он делал вид, что ему плевать, а дома рыдал как ребенок, лишившийся игрушки. Но довольно скоро Вера была изучена до мелочей, вызубре­на, как наскучившая книга, — и наконец отвергнута, после того как Пауло своими ушами услышал: она смеялась вместе с подружкой над его «наивной чепухой»! Скатертью дорожка! Он легко найдет другую женщину, которая поверит в его гений.

...Несомненно, в его гений верила Кристина. Пока он сидел в своем в писательском заточении, она носила Пауло любимую еду. Правда, фейжоада из чер­ной фасоли со свининой получалась у нее не такая аппетитная, как у матери, в ней не хватало специй, но зато катали — блюдо из моллюсков с кусочками рыбы —  выходило отменным. Они решили: чтобы не отвлекаться от работы, Пауло не стоит даже спускаться в столовую. Эх, что бы он делал, если бы окна кабинета не выходили на фантастические пляжи Капакабаны? Хоть глазами там погулять, ведь Пауло привык к ежедневным про­гулкам, приятелям, встречам, кружке пива на свежем воздухе, комплиментам проходившим мимо красоткам.

Неделю уже он в заточении, а дело не движется. Чтобы размяться. Пауло подходил к висящему на стене изобра­жению святого Себастьяна и горячо молился, чтобы тот помог ему писать. Те­перь стыдно вспоминать, что далеко не всегда он оставался примерным христи­анином, большую часть своей непутевой жизни провел в преступном отступни­честве от веры; а сколько времени он посвятил черной магии и какая жуть из этого вышла!

С трех лет Пауло научили молиться, и он послушно просил у господа здоровья родителям, дедушкам, бабушкам, двоюродным братьям и сестрам, дядям и тетям; но после того как родители об­рекли его на муки в психушке, решил от­речься от бога.

Нет бога — значит, нет и наказаний, и Пауло понесся по жизни, не сдерживае­мый более ничьей рукой.

Вспомнилось, как он 25-летним пат­латым парнем в болтающихся на тощих ногах джинсах сидел в любимом баре напротив театральной школы и, сосре­доточенно морща лоб, в очередной раз набрасывал в потрепанный блокнотик темы своих будущих великих романов: «Иное Христос», «телепатия», «космос», «магия». Последнее слово было несколь­ко раз жирно подчеркнуто. После того как Коэльо прочел знаменитую книгу Молинеро, он начал бредить оккультиз­мом и колдовством, на его полках появились «Книга Страшного суда», «Дар пророчества», «Левитация» и «Тайная мощь разума». Конечно, прежде всего Пауло заподозрил магические способ­ности у себя, поэтому согласно инструк­ции таращил глаза на облака, стараясь силой мысли вызвать дождь. Глазные яблоки вот-вот грозили вылезти из орбит от напряжения — а ему все никак не удавалось выжать из тучи ни единой дождевой капли. Рядом присела высо­кая черноглазая девушка в мини-юбке и высоких сапогах и чуть не смахну­ла стоявшую перед Пауло чашку кофе своей гривой темных волос. Адалжиза Элиана Риос де Магальяэс, или просто Жиза, была выпускницей архитектур­ного факультета из городка Алфенас. Девушка запросто предложила Пауло косячок — и он, разумеется, не отказал­ся. В конце 60-х в Бразилии марихуана и прочие наркотики были столь же рас­пространены среди молодежи, как в Евpoпe; уже с Верой, первой женой, Пауло частенько баловался ЛСД, не брезговал и кокаином, высокопарно заметив в днев­нике, что «наркотик — это вино из лозы высшего порядка».

Пауло поедом ел себя, что до сих пор остается никому не известным бу­магомарателем и что никто не принимает его всерьез

Через неделю они с Жизой уже жили вместе; обкурившись, засыпали нагишом на ковре: ставили с многочис­ленными друзьями эксперименты, кто дольше всех останется «вдетым» после большой дозы ЛСД: обычно победите­лем выходил Пауло: он мог ровно сутки не пить и не есть, сохраняя несколько взвинченную ясность мысли и, разуме­ется, наливая на бумагу тонны слов по поводу своего опыта.

Пауло привлек Жизу и к своим маги­ческим опытам; как-то раз они битых три часа просидели в кафе перед стеклянной пепельницей, прилагая совместные уси­лия, для того чтобы разрушить ее силой мысли. Самое странное, что когда, плю­нув на безнадежную затею, направля­лись к выходу, пепельница и в самом деле треснула, и за ними бросилась офици­антка, требуя возместить ущерб.

Однажды Паула познакомили с неким Марсело Рамосом Моттой, довольно бес­церемонным типом, который считал себя последователем знаменитого бри­танского сатаниста Алистера Кроулн. За три дня проглотив все книги Кроули и поняв из них только то, что автор — на­стоящий волшебник, Пауло немедленно вступил в секту, именовавшуюся телемитами. Отныне раз в неделю он участво­вал в напыщенных ритуалах и служил черную мессу. Но ему этого показалось мало — теперь они с Жизой чуть ли не каждую ночь расстилали на полу про­стыню и чертили на ней пентограмму, вписанную в символ Марса. Взяв в руки кухонный нож, изображавший меч, об­наженный Пауло, повернувшись лицом на восток, прыгал по-лягушачьи и гром­ко призывал дьявола.

Поначалу Жиза звонко смеялась, но скоро ее достали эти спектакли.

— Разве ты мечтал стать клоуном? — подначивала она Пауло, прищурив чер­ные глаза. — Мне казалось, что писате­лем. Причем великим.

Дура! Он и так себя в тот период по­едом ел, впрочем, как и позже, что до сих пор остается никому не известным бу­магомарателем и что никто не принимает его всерьез. Иногда по ночам от зло­сти ему хотелось оттаскать самого себя за волосы, отстегать по голой заднице кнутом, как делали некоторые святые; но в итоге у него созрел новый план. Вооружась ручкой с красными чернилами. Пауло принялся сочинять текст догово­ра с дьяволом, которого под влиянием Кроули он начал считать «повелителем другого полюса».

«С сегодняшнего дня, то есть с 11 до 18 ноября 1971 года, я проведу экспе­римент. С этой минуты и в течение семи дней я достигну всего, чего желаю (стать великим писателем), ибо Ты сделаешь это для меня. Если останусь доволен ре­зультатами, я вручу Тебе свою душу. Я совершаю это оттого, что меня обуяло самое беспросветное отчаяние». Пауло пообещал сатане, что на время испыта­тельного срока обязуется не молиться и даже не произносить имен тех, кто при­числен церковью к лику святых.

Письмо заняло не более часа. Пауло захлопнул тетрадь, схватил пачку сига­рет и ринулся к пляжу — вдохнуть воз­духа и прийти в себя. До пляжа он так и не добрался, потому что до него медлен­но дошло, что именно он только что со­творил. Запыхавшись, вбежал обратно в комнату, схватил тетрадь, с ругательства­ми извлек закатившуюся под стол ручку, открыл «договор», перечеркнул текст и написал внизу аршинными буквами: «До­говор расторгнут!!!» — и пять раз распи­сался. Сердце бешено колотилось.

Однако если он отказался от дьявола, то, судя по дальнейшим событиям, тот вовсе не собирался отказываться от него, идиота. Как-то вернувшись домой из очередной редакции — он по-прежнему всюду пытался пристраивать свои ста­тейки и рецензии, — Пауло почувствовал в квартире сильнейший запах гари и еще какой-то омерзительный трупный смрад; казалось, квартира тонет в пелене черно­го дыма. У Коэльо закружилась голова, его охватил панический страх. Он сунул го­лову под струю ледяной воды — не помог­ло; напротив — смрадная пелена будто еще сильнее сгустилась, а паника утрои­лась. Чтобы хоть как-то взять себя в руки. Пауло принялся пересчитывать столовые приборы, выкидывая их прямо на пол. Мысли путались: он уже неделю не при­трагивался к кокаину, не пил, да что с ним такое? Черная пелена клочковатой тучен нависала прямо над обеденным столом.

— Господи помилуй! — вырвалось у него. Потом безотчетно он кинулся в би­блиотеку, нашел задвинутую во второй ряд полок Библию, открыл наугад и, едва различая строчки, стал вслух дрожащим голосом произносить: «Верую. Господи, помоги моему неверию». Жиза, придя, застала такую картину: Пауло, весь тря­сущийся, бледный, похожий на привидение, стоял на коленях, крестился и скоро­говоркой повторял все молитвы подряд. Заметив девушку, подполз к ней и преры­вающимся голосом стал умолять:

— В церковь, отведи меня в церковь...

Жиза не поверила своим ушам, решив, что он скорее всего просто обку­рился, но худые руки Пауло продолжали цепляться за нее, как за якорь спасения: «В церковь, в церковь...».

Всю ту страшную ночь Коэльо молил­ся в церкви, рыдал, раскаивался, отрекся от связей с сатанинской сектой, умолял господа простить его. Сомнений не было: он так долго и настоятельно просил о встрече с дьяволом, что эта встреча со­стоялась: позднее кроулианец Марсело Мотто назовет это –«магическим выбро­сом черной энергии». Может, так оно и было, однако для Коэльо этот «выброс» не закончился всего лишь рассеиванием галлюцинации. По дороге из церкви в ро­дительский дом, где он по обыкновению надеялся найти защиту, дорогу ему пре­градили какие-то люди в штатском. Узнав его имя, быстро накинули на голову чер­ный капюшон и швырнули в машину.

Это уже была не игра больного вооб­ражения, а самая настоящая реальность, о которой заигравшийся Пауло предпо­читал не знать. В Бразилии несколько лет свирепствовала военная диктатура: левых и коммунистов нещадно вешали, всех противников режима швыряли в тюрьмы и жестоко пытали. Пауло был далек от политики и не знал, что теперь те крепко взялись за хиппи, наркоманов и всевозможных сектантов.

Испанский город Сантьяго-де-Компостела, куда отправился Коэльо, ежегодно посещают шесть миллионов паломников

Жутко вспоминать тот период. Увы, Пауло оказался не таким стойким муж­чиной, каким всегда хотел себя считать, на допросах трясся как осиновый лист и умолял отпустить его домой. Борода­тые следователи гоготали: «Ишь, сосу­нок, к мамочке запросился!» Через пару дней его пинком под зад выкинули из тюрьмы: нанятый родителями адвокат все уладил. И тут снова вмешался дья­вол, больше некому. Оглушенный Пауло рухнул в такси, но прямо возле отеля «Глория» средь бела дня на виду у толпы прохожих, прыснувших во все стороны, как испуганные тараканы, ему прегради­ла путь машина с мощной сиреной. Из нее выскочили люди в штатском и снова затащили орущего Пауло в свой авто­мобиль. Словно второй дубль в плохом кино... Только на сей раз дело обстояло хуже: теперь Пауло, только что отпущен­ного из государственной военной полиции, похитили какие-то головорезы: они расправлялись с противниками режима гораздо круче — тех. кого выпускала по­лиция, подкарауливали и в назидание всем остальным убивали. Много позже Коэльо узнал, что его уже внесли в спи­ски  исчезнувших». Это означало: что бы с ним отныне ни случилось, государство не будет нести никакой ответственности. Теперь Пауло был совершенно уверен — его точно убьют, и всю ночь перед утрен­ним допросом молился: пусть его казнят, но только не пытают. Следователь, как две капли воды похожий на предыдуще­го, требовал назвать активистов левого движения. Коэльо бормотал, что никого не знает. «Ах, не знаешь. — прищурился следователь. — отлично...»

Для начала Пауло посадили в «ледник» — камеру, где температура была как на арктической льдине. А потом случаюсь то, что он всю жизнь будет вспоминать, как самое страшное свое предатель­ство. В какой-то момент его проводили в уборную в черном капюшоне, и вдруг он услышал умоляющее всхлипывание. Жиза!

Многие друзья сочли, что у него в очередной раз сдвинуло крышу, потому что он бредил одним: подготовкой к паломничеству

— Пауло, это ты? Я узнала твой голос. Откликнись!

Замерев от ужаса, он молчал, но Жиза не унималась:

—  Умоляю, скажи им. что я здесь ни при чем... Пауло, отзовись, мне страшно!

Ему и самому было страшно. Чем он мог помочь несчастной Жизе? Язык Пауло прилип к гортани, он так и не решился подать голос и ответить на ее мольбы. Омерзительный, подлый, гнус­ный трус! Его не казнили, как он ожидал, а снова выпустили. Почему его вдруг по­миловали — Коэльо предпочел никогда не выяснять.

Тогда он не хотел ехать даже к роди­телям, хотел только в свою психушку, на тот самый девятый этаж. И пусть его там запрут, пусть сколько угодно лечат электрошоком: он хочет побольше успо­коительных таблеток, а лучше — уколов, чтобы все забыть. Минимум месяц Пауло провел в знакомой клинике Эйраса, не только не помышляя о бегстве, а желая никогда больше не выходить на улицу. В присутствии врача Пауло как-то решил­ся набрать номер Жизы. Девушка отве­тила. Она была жива!

— Никогда, ты понял, никогда больше не смей мне звонить, исчезни и забудь мое имя!

Больше они не виделись. Врач тогда посоветовал:

— Послушай, Пауло, тебе нужна ста­бильность, размеренная жизнь, иначе совсем слетишь с катушек!

Видно, Коэльо был так сильно напу­ган, что впервые в жизни не стал упрямиться и прислушался к словам врача. Как ни странно при образе жизни Паулоу него уже тогда водились деньги: между делом он пописывал тексты песен для своего приятеля Рауля Сейшаса, тот стал рок-звездон, и его альбомы хорошо про­давались. После выхода в 1973 году пла­стинки «Криг-Ха, Бандоло!» на банков­ский счет Пауло упало ни много ни мало 240 миллионов крузейро потиражных (около 200 тысяч долларов), и денежки продолжали регулярно капать. Перед арестом Пауло успел купить 150-метро­вую квартиру в престижном районе Рио: выйдя на свободу и выяснив, что денег прибыло, он купил еще четыре. Но день­ги не помогали справляться со страхом. Он зачем-то женился на 19-летней дочке владельца туберкулезной клиники Сеси­лии МакДауэлл, однако три пустых года с ней почти начисто изгладились из па­мяти. От навязчивого желания покон­чить с собой его спасла Кристина, с ко­торой он встретился в начале 80-х, когда Пауло перевалило за тридцать. Родители абсолютно не верили в то, что их сын способен оставаться с одной женщиной дольше пары-тройки лет. Но чудо слу­чилось — он познакомился с молодой художницей Кристиной Ойтисика. ми­ниатюрной брюнеткой с фарфоровой кожей и тихим голосом. Она поняла: другу нужно написать книгу иначе он и впрямь осуществит задуманное — на­жрется таблеток или найдет иной спо­соб извести себя.

— Собирайся, Пауло, — однажды заявила Кристина. — Мы едем ликвидиро­вать твой писательский ступор.

Решив, что лучшее для писателя — это новые впечатления, Кристина составила маршрут, и 8 месяцев они колесили по Ев­ропе: Англия, Франция, Испания, Германия... Но, как ни странно, главным собы­тием этой поездки оказалось случайное знакомство в одном из амстердамских кафе с неким человеком, которого Пауло предпочитает называть именем Жан: он был сотрудником парижского отделения Filiphs и активным членом таинственной мистической организации католического толка, именуемой RAM — Regnus Agnus Mundi, то есть «Агнец Царства Мира». Крис была поражена: эрудит и интеллек­туал Пауло, проштудировавший чуть ли не всю эзотерическую литературу, ча­сами с детским вниманием заворожен­но слушал бородача, который увлек его новой сказкой о средневековой католи­ческой магии. Кофе, который Пауло пил только обжигающе горячим, остывал на столике, он заказывал новую чашку и опять забывал выпить. Поразительно, до какой степени версия старинного мисти­ческого католицизма оказалась созвучна его душе, словно исторические факты, переплетенные с легендами, христиан­скими чудесами и магией, давным-давно жили в нем.

По возвращении Пауло в Рио многие друзья сочли, что у него в очередной раз сдвинуло крышу, потому что он бредил одним: подготовкой к паломничеству. Коэльо вбил себе в голову, что непре­менно должен пройти так называемым путем Сантьяго, тем самым, которым ходили средневековые паломники и приверженцы RAM, чтобы поклониться мощам апостола Иакова, находящим­ся в испанском городе Сантьяго-де-Комыостела. Пешком предстояло прео­долеть 800 километров, и Крис с испугом спрашивала Пауло: неужели он в самом деле решится на это? Да. Пауло твердо верил, что на пути Иакова очистится от всех грехов и заблуждений прошлого и обретет новые горизонты, тем более что место, где находится эта третья по значению после Иерусалима и Рима христианская святыня, считается одним из самых энергетически заряженных на планете. Словом. Коэльо снова был в своей тарелке.

В начале лета 1986 года они с Кри­стиной уже были у южной границы Франции, на перевале Ронсеваль в Пи­ренеях. Крис немного трусила, а Пауло упивался предстоящим приключением. Им, как и всем паломникам, выдали «пу­тевые листы», по которым можно полу­чить бесплатное место ночевки в приютах пилигримов по всему маршруту, который пролегал через северные про­винции Испании. Стояла дикая жара, с Пауло ручьями лил пот, плечи оттягивал тяжеленный рюкзак, но он шел вперед легким размеренным шагом, за ним едва поспевали Кристина и два проводника.

«...И время будто течет вспять: пред­вечерний час, чашечки кофе и стакан минеральной воды, вокруг ходят и раз­говаривают люди. Только на этот раз декорацией служат равнины Леона, и звучит испанская речь, и близится день моего рождения, и уже пройдено чуть больше половины пути, ведущего в Сантьяго-де-Компостелу. Все кажется мне призрачным. А что я делаю здесь? Этот вопрос не дает покоя, хотя минуло уже несколько недель. Я ищу свой меч. Я выполняю ритуал RAM — маленько­го ордена, входящего в католическую церковь и не знающего иных чудес или тайн, кроме попытки понять символиче­ский язык мира...»

От навязчивого желания покон­чить с собой его спасла Кристина, с ко­торой он встретился в начале 80-х, когда Пауло перевалило за тридцать

...Пауло очнулся. Он и не заметил, что его пальцы в бешеном ритме стучат по клавишам, что он самозабвенно печата­ет уже несколько часов, описывая пери­петии их с Кристиной реального пути в Сантьяго, вплетая в рассказ сюжет о поисках героем магического меча, став­шего символом посвящения в тот самый таинственный орден RAM. 200 страниц романа, названного «Дневник мага», были закончены точно в срок. Пауло прекрасно понял по настороженном - и немного испуганному лицу Крис, когда жена взяла в руки рукопись, что она не верит своим глазам. Коэльо нервно курил, распластавшись на песке у моря, по которому успел соскучиться, когда Кристина налетела на него с воплем, что это «совершенно гениально!». С чего она взяла? Отшвырнув окурок, Пауло попы­тался изобразить равнодушие. Сколько раз в жизни он надеялся, что его очеред­ной опус гениален, а оказывалось, он никому не нужен. Правда, на сей раз он сам чувствовал особый подъем и вдох­новение, интуиция подсказывала, что эта книга — особенная.

Так оно и оказалось. Цифры продаж поползли вверх в геометрической про­грессии, и первые месяцы ошеломлен­ный Коэльо орал в телефонную трубку:

— Сколько вы продали? Повторите! Я вам не верю, такого не может быть! Вы издеваетесь надо мной, сукины дети!

Первый роман словно сдвинул ла­вину: Пауло стал выдавать роман за романом и писал их быстро, легко и с удовольствием, удивляя издателей ско­ростью: «Алхимик», «Заира, «Валькирии», «Ведьма из Портобелло»... Коэльо не поверил, узнав, что, например, в спи­сках итальянских бестселлеров его «Алхимик» оставил позади даже мемуары скончавшегося Папы Римского Иоанна Павла II.

Коэльо уверен, что его успех связан с возвращением к вере и принадлежно­стью к ордену RAM, активным членом которого он по сей день остается. На страницах своего дневника и на офи­циальном сайте Коэльо постоянно упо­минает того самого Жана, которого на­зывает Учителем и Наставником. В 2001 году они с Кристиной купили дом в кро­хотном французском городишке Тарб, который находится в окружении беско­нечных пшеничных полей и пастбищ с бродящими но ним коровами. Всего в 17 километрах отсюда, в предгорьях Пире­неев, находится священный для католи­ков Лурд — место, с которым Коэльо счи­тает себя мистически связанным, после того как они с Крис здесь побывали. В Тарбе писатель теперь проводит боль­шую часть года. Среди окрестных жите­лей давно уже ходят слухи, что Коэльо — маг, крестьяне перешептываются друг с другом, строя догадки о разных чуде­сах, совершаемых Пауло. По воскресе­ньям в местном трактире, куда он любит заглянуть, нет отбоя от желающих по­просить у него совета, но, говорят, Коэ­льо сразу видит тех, кто на самом деле в нем нуждается, и делится своими таин­ственными знаниями. А его главная за­поведь гласит: следуйте за мечтой, чего бы вам это ни стоило...

Автор статьи - Пэгги Лу